Кафолическая православная церковь и католическая. Кафолическая православная церковь франции

Кафоли́ческая правосла́вная це́рковь Фра́нции (фр. Église catholique orthodoxe de France , сокращённо ECOF , ранее была известна как Православная церковь Франции , фр. l’Église Orthodoxe de France ) - неканоническая юрисдикция , использующая в богослужении модифицированный галликанский обряд . В разное время время пребывала в составе Московского патрирхата , РПЦЗ , Румынского патриархата .

Энциклопедичный YouTube

1 / 1

✪ Разведопрос: Клим Жуков про обретение славянской письменности

Субтитры

История

В юрисдикции Московского Патриархата

Появление и становление данной юрисдикции связано с именем Евграфа Евграфовича Ковалевского (впоследствии епископа Сен-Денийского Иоанна-Нектария (1905-1970)), который в 1937 году, будучи священником, возглавил общину умершего архимандрита Иренея (Винэра) , принятого незадолго до кончины в Русскую православную церковь с правом служить местным обрядом, пользоваться григорианским календарём , западными облачениями и т. д. Евграф Ковалевский, а также его брат Максим активно выступали с лекциями, много проповедовали, число общин росло.

В 1944 году Ковалевский создал , взяв за образец . Состав преподавателей достаточно представителен - члены Православной миссии Франции, созданной Евграфом Ковалевским и Владимиром Лосским , французские светские профессора различных христианских вероисповеданий.

В 1948 году объединение, возглавляемое Евграфом Ковалевским, стало называться «Православной Церковью Франции». Священнослужители обязаны были быть французскими гражданами. Богослужение совершалось на французском языке , литургию служили восстановленным галликанским обрядом . Стал издаваться журнал Contacts.

Тем не менее, множество ошибок и прежде всего легкомысленное отношение к церковной дисциплине - причастие инославных , неканонические венчания, вторичное рукоположение, использование эзотерических практик и многое другое - стали причиной критического отношения к детищу Евграфа Ковалевского со стороны священноначалия Московского Патриархата.

В юрисдикции Константинопольского патриархата

В 1953 году протоиерей Евграф Ковалевский вместе со значительной частью верующих общин западного обряда вышел из-под омофора Московской Патриархии и образуют «Французскую Кафолическую Православную Церковь» («Eglise catholique orthodoxe de France (ECOF)»). Примечательно, что ещё за несколько лет до ухода в раскол протоиерей Евграф тайно зарегистрировал Устав религиозной организации и саму организацию под названием «Французская Православная Церковь». Вместе с Ковалевским из юрисдикции Московского Патриархата вышел и Богословский Институт святого Дионисия.

До 1956 года протоиерей Евграф находился в юрисдикции Русского Западно-Европейского экзархата Константинопольского Патриархата , а затем в течение нескольких лет общины, подчинявшиеся протоиерею Евграфу, оставались независимыми.

В юрисдикции Русской зарубежной церкви

В 1960 году «Французская Православная Церковь» вошла в состав Русской Православной Церкви Заграницей , где получила наименование «Православная Кафолическая Церковь Франции». Присоединение к РПЦЗ осуществлял епископ Брюссельский и Западноевропейский Иоанн (Максимович) , который с большим пиететом относился к древней галликанской литургической традиции и усматривал в её возрождении не только возврат к богослужебному многообразию древней нераздёленной Церкви, но и видел огромный потенциал для православной миссии в западном мире.

11 ноября 1964 года протоиерея Евграфа Ковалевского с согласия Синода РПЦЗ рукополагают в Скорбященском соборе Сан-Франциско во епископа Сен-Денийского. Хиротонию совершили архиепископ Иоанн (Максимович) и епископ Феофил (Ионеску) . Епископ Иоанн-Нектарий возглавил 5-тысячную паству православных французов западного обряда .

После кончины архиепископа Иоанна (Максимовича) в 1966 году, Архиерейский Синод РПЦЗ в сентябре 1966 года поручил руководство делами Французской Православной Кафолической Церкви архиепископу Канадскому Виталию (Устинову) . 9 октября архиепископ Виталий присутствовал на Генеральной ассамблее ФПКЦ, где он заявил о необходимости прекращения совершения западного чина литургии и настаивал на полном принятии византийского обряда . В знак протеста 19 октября епископ Иоанн-Нектарий заявил о выходе из РПЦЗ. Часть общин ФПКЦ отказалась покинуть РПЦЗ, они были оформлены как Французская миссия РПЦЗ, при этом галликанский обряд сохранялся в них при условии совершения византийского обряда как основного. В 1986 году часть этих приходов во главе с архимандритом Амвросием (Фонтрие) присоединилась к одной из неканонический старостильный Авксентиевский Синод, другие полностью перешли на восточный обряд.

В конце того же года епископ Иоанн-Нектарий обратился к предстоятелям Православных Поместных Церквей с просьбой о принятии ECOF с сохранением галликанского обряда . По докладу епископа Виталия (Устинова), епископ Иоанн-Нектарий «за несоответствующее поведение» был лишён сана, чего не признал. В 1967 году он был отлучён от Церкви Архиерейским собором РПЦЗ.

В юрисдикции Румынского патриархата

По предложению румынского священника-эмигранта Виргиля Георгиу, епископ Иоанн-Нектарий Ковалевский предпринял новые попытки урегулирования канонического статуса своей юрисдикции и в 1967 году начал переговоры с Румынским патриархом Юстинианом , но не успел их завершить, скончавшись в 1970 году. Присоединение «Православной Католической Церкви Франции» к канонической Румынской Православной Церкви состоялось только в 1972 году.

11 июня 1972 года для ПКЦФ был рукоположён епископ Герман (Бертран-Харди) с титулом Сен-Денийский .

В 1988 году из-за позиции Константинопольского патриархата возник конфликт с Румынским патриархатом, в марте 1993 года отозвавшим своё благословения на деятельность ECOF, и большинство приходов последней вышли из состава Румынской церкви. Приходы, которые не пожелали уходить в раскол, были организованы в особый деканат галликанского обряда, во главе которого встал протоиерей Григорий Бертран-Харди, брат низложенного епископа Германа. Эти приходы фактически стали биритуальными - по галликанскому обряду им разрешено служить только шесть раз в году. .

Независимое существование

3 апреля 1997 года Ассамблея православных епископов Франции специальным постановлением выразила отрицательное отношение к ECOF.

Церковь, отколовшаяся от Русской Православной Церкви Московского Патриархата. Официально не признана другими Православными Церквами.

По некоторым данным, эта церковь возглавляется бывшим католиком, обучавшимся в католической семинарии и, возможно, даже рукоположенным в сан диакона. Центр Православной кафолической церкви был зарегистрирован Управлением юстиции г. Москвы в феврале 1994 г.

В основе вероучения Российской Православной кафолической церкви лежит отрицание разделения Церквей в 1054 г. и претензия на создание новой Церкви, объединяющей традиции восточного и западного христианства. Последователи этой церкви признают законными только постановления Вселенских и Поместных Соборов, проходивших до 1054 г. В русле обращения к древней дораскольной традиции также отрицается безбрачие духовенства, григорианский календарь, обязательность наличия иконостаса в храме и т. д. Кроме того, восстановлен институт диаконисс. В целом учение представляет собой эклектическое соединение элементов доктрины Католической и Православной Церквей. Показательно, что Евхаристия совершается как на красном, так и на белом некрепленом вине.

Во главе церкви стоит Синод из пяти человек.

В Символе веры Церковь названа Соборной: этим словом на славянский язык переведено греческое, буквально означающее «всеобщая», «всеобъемлющая», «вселенская». Для перевода в русской научно-богословской литературе чаще всего употребляется слово «кафолическая» (латинскую версию того же слова — «католическая» — зарезервировала для себя Римско-католическая Церковь). Смысл понятия «кафолическая» разъясняет Кирилл Иерусалимский в Огласительном поучении, посвященном изложению учения о Церкви:

Церковь называется Кафолической (Соборной) потому, что находится по всей вселенной от концов земли до концов ее, что повсеместно и в полноте преподает все то учение, которое должны знать люди, учение о вещах видимых и невидимых, небесных и земных, что весь род человеческий приводит к истинной вере, начальников и подчиненных, ученых и простых людей, и что повсеместно врачует и исцеляет все роды грехов, совершаемых душой и телом, имеет в себе всякий вид совершенства, являющегося в делах, словах и во всяких духовных дарованиях.

Итак, Церковь, по толкованию Кирилла, является Кафолической, поскольку распространена по всему миру, открыта для каждого человека вне зависимости от его этнического происхождения и социального положения. Отсутствие у Кафолической Церкви географических границ подчеркивается сравнением ее с государствами, каждое из которых ограничено определенными территориальными пределами: «Цари стран и народов имеют пределы власти своей, одна Святая Вселенская Церковь во всем мире имеет беспредельную силу».

Термин «кафолическая», кроме того, употребляется для отличения истинной Церкви от еретических сообществ. Поскольку церквами называют себя и сборища еретиков, которых справедливо следовало бы назвать «церковью лукавнующих», то Символ веры и научает веровать «во едину Святую Кафолическую Церковь», дабы христиане избегали еретических сборищ, а пребывали всегда в Святой Вселенской Церкви. Поэтому, продолжает Кирилл, если ты придешь в какой-нибудь город, то не просто спрашивай «где храм Господень?», ибо и прочие нечестивые еретики пещеры свои называют храмами Господними, и не спрашивай просто «где церковь?», но «где Кафолическая Церковь?» Ибо именно это есть собственное имя «Святой и всеобщей нашей Матери Церкви, которая есть Невеста Господа нашего Иисуса Христа, Единородного Сына Божия».

Каждая Поместная Церковь, то есть Церковь конкретного места, входит в состав Церкви Вселенской. Это подчеркивает Кипри-ан Карфагенский, сравнивая Церковь с солнцем, от которого исходят лучи, со стволом, от которого отходят ветви, с источником, из которого проистекают ручьи:

Отдели солнечный луч от его начала — единство не допустит существовать отдельному свету; отломи ветвь от дерева — отломленная потеряет способность расти; разобщи ручей с его источником — разобщенный иссякнет. Равным образом иерковь, озаренная светом Господним, по всему миру распространяет лучи свои; но свет, разливающийся повсюду, один, и единство тела остается неразделенным. По всей земле она распростирает ветви свои, обремененные плодами; обильные потоки ее текут на далекое расстояние — при всем том глава остается одна, одно начало, одна мать, богатая изобилием плодотворения.

В толковании на 1-е Послание апостола Павла к Коринфянам, говоря о Церкви как о Теле Христовом, Иоанн Златоуст заостряет внимание на словах вы есть тело Христово, а порознь — члены (1 Кор 12, 27). Что значит «порознь»? — спрашивает Златоуст. И отвечает:

Он сказал «тело», а так как все тело составляла не Коринфская Церковь, но вселенская, то и присовокупил «порознь», то есть ваша Церковь есть часть Церкви вселенской, тела, составляемого всеми Церквами, так что вы обязаны быть в мире не только друг с другом, но и со всею вселенской Церковью, если вы в самом деле члены одного тела.

Таким образом, Поместная Церковь, будь то Коринфская, Римская или какая-либо иная, есть лишь часть Церкви Вселенской, обнимающей собой все Поместные Церкви. Это, однако, не означает, что Поместная Церковь имеет какой-то частичный, неполный характер. Каждая Поместная Церковь, будучи членом единого целого, Вселенской Кафолической Церкви, обладает в то же время в самой себе всей полнотой церковности и кафоличности. Иными словами, Кафолической Церковью является не только Вселенская Церковь как совокупность Поместных Церквей, но и каждая Поместная Церковь, находящаяся в общении с другими Церквами.

На этом особенно настаивает так называемая «евхаристическая экклезиология», разработанная во второй половине XX века протопресвитером Николаем Афанасьевым, развитая протопресвитерами Александром Шмеманом и Иоанном Мейендорфом, а также митрополитом Иоанном Зизиуласом. Евхаристическая экклезиология является попыткой реконструировать экклезиологию первоначальной Церкви, то есть Церкви апостольского времени и первых послеапостольских поколений. Основными источниками для построения этой экклезиологии являются Послания апостола Павла, Соборные послания, сочинения Игнатия Богоносца и других мужей апостольских, а также произведения западных авторов III века, в частности Тертуллиана и Киприана Карфагенского.

Евхаристическая экклезиология исходит из того, что первоначальной церковной единицей была евхаристическая община, сплоченная в одном месте вокруг одного предстоятеля (епископа или старшего пресвитера). Как мы говорили в своем месте, первой христианской Церковью была община учеников Христа в Иерусалиме: это и была та самая единая Святая, Соборная и Апостольская Церковь, которая обладала всей полнотой церковности и кафоличности. По мере распространения христианства по другим городам империи в них стали возникать местные общины, однако каждая местная община воспринималась не только как часть Вселенской Церкви, но и как сама Кафолическая Церковь во всей ее полноте. Гарантом кафоличности каждой Поместной Церкви было наличие в ней единого евхаристического собрания, возглавляемого епископом как избранным предстоятелем народа Божия или пресвитером, которому епископ делегировал это предстоятельство.

Говоря о раннехристианской экклезиологии, протопресвитер Николай Афанасьев подчеркивает, что опыт кафоличности принадлежал членам каждой Поместной Церкви:

В эмпирической действительности единство и полнота Церкви Божией выражаются во множественности местных Церквей, из которых каждая выявляет не часть, а всю Церковь Божию. Поэтому множественность местных Церквей в эмпирической действительности охраняет единство и полноту Церкви, то есть ее кафоличность. Единство самой местной Церкви выражается в ее едином евхаристическом собрании, Церковь едина, потому что она имела единое евхаристическое собрание, на которое собирался народ Божий, состоящий из священников... Сколько ни росло число местных Церквей, единство Церкви оставалось ненарушенным, так как во всех были не разные евхаристические собрания, а одно и то же. Единство и полнота была не в совокупности местных Церквей, не в их конфедерации, которой никогда не существовало, а в каждой местной Церкви.

Кафоличность, вселенскость, универсальность Церкви, по утверждению Афанасьева, в сознании первых христиан ассоциировались не с совокупностью Поместных Церквей, а с их собственной Поместной Церковью. Кафоличность воспринималась как внутреннее качество Церкви, а не только как внешний ее атрибут:

Будучи единой во всей своей полноте, Церковь оставалась всегда внутренне-универсальной, так как каждая местная Церковь содержала в себе все остальные местные Церкви. То, что совершалось в одной Церкви, совершалось во всех остальных, так как все совершалось в Церкви Божьей во Христе. В силу этой кафолически-универсальной природы местным Церквам была совершенно чужда замкнутость и провинциализм. Ни одна Церковь не могла отделить себя от другой или других, так как она не могла отделить себя от Христа. Все были соединены между собою в любви. Каждая Церковь была предметом любви для всех, и все предметом любви для каждой.

Основная линия церковного устройства в древней Церкви «шла от внутреннего универсализма к внешнему», считает Афанасьев. Иными словами, первичным было сознание кафоличности местной Церкви, и уже во вторую очередь кафоличность воспринималась как качество, присущее всем Поместным Церквам в совокупности.

Это отчасти подтверждается словами Игнатия Богоносца: «Где будет епископ, да будет там и народ, так же как, где Иисус Христос, там и Кафолическая Церковь». Контекст слов святого Игнатия позволяет утверждать, что речь у него идет именно о местной Церкви во главе с епископом. Впрочем, его слова могут быть поняты и в смысле сравнения местной Церкви, возглавляемой епископом, с Кафолической, Вселенской Церковью, возглавляемой Христом.

Каким образом кафоличность местной Церкви соотносится с кафоличностью Церкви во вселенском масштабе? Протопресвитер Иоанн Мейендорф так определяет данное соотношение:

Идея Поместной Церкви, возглавляемой епископом, который обычно избирается всей Церковью, но облекается при этом харизматической и апостольской функциями как преемник Петра, есть доктринальное обоснование соборности, как это вошло в практику с III века. Ибо евхаристическая экклезиология предполагает, что каждая Поместная Церковь, хотя ей принадлежит полнота кафоличности, всегда находится в единении и содружестве со всеми другими Церквами, причастными той же кафоличности. Епископы не только несут нравственную ответственность за эту общность: они соучаствуют в едином епископском служении... Каждый епископ совершает свое служение вместе с другими епископами, потому что оно тождественно служению других и потому что Церковь одна.

Таким образом, Поместная Церковь, хотя и кафолична во всей полноте, не самодостаточна: ее кафоличность реализуется в общении с другими Поместными Церквами. Ярким подтверждением этого является тот факт, что епископ не может рукоположить своего преемника: согласно древней канонической практике, епископ одной Поместной Церкви (епархии) избирается народом Божиим, но поставляется епископами соседних епархий. Следовательно, кафоличность Поместной Церкви обеспечивается не только тем, что она возглавляется епископом, но и тем, что этот епископ получил рукоположение от епископов других Поместных Церквей и находится с ними в общении. Общение епископов между собой составляет неотъемлемую черту кафоличности как соборности.

Здесь уместно сказать о том, что славянское слово «соборность» прочно вошло в современный церковный язык и широко используется не только в русском, но и в других европейских языках (в том числе даже в греческом) не столько в качестве синонима кафоличности, сколько в своем собственном качестве — как термин, указывающий на соборную структуру Церкви, ее соборное управление.

Такому использованию слова «соборность» положили начало русские славянофилы, прежде всего А.С. Хомяков, в экклезиологии которого это понятие имело важнейшее значение. Хомяков воспринимал Церковь не только и не столько как организацию, скрепленную внешним авторитетом иерархии, сколько как единый соборный организм, члены которого скреплены единством веры на принципах равенства и свободы:

В вопросах веры нет различия между ученым и невеждой, церковником и мирянином, мужчиной и женщиной, государем и подданным, рабовладельцем и рабом, где, когда это нужно, по усмотрению Божию, отрок получает дар видения, младенцу дается слово премудрости, ересь ученого епископа опровергается безграмотным пастухом, дабы все было едино в свободном единстве живой веры, которое есть проявление Духа Божия. Таков догмат, лежащий в глубине идеи собора.

Представление о соборности как о единении и равенстве всех членов Церкви было важнейшим элементом экклезиологии А.С. Хомякова и других славянофилов. Тайну спасения Хомяков воспринимал в свете учения о соборности: «Когда падает кто из нас, он падает один, но никто один не спасается. Спасающийся же спасается в Церкви как ее член и в единстве со всеми другими ее членами».

На языке славянофилов «соборность» — термин не юридический, и относится он не столько к церковному управлению, сколько к Церкви как таковой, к ее внутреннему характеру. Суммируя взгляды А.С. Хомякова на соборность, Н.А. Бердяев пишет:

Для него субъектом Церкви был церковный народ. Соборность церковного народа была свободным единством в любви. Соборность Церкви, основная идея всего славянофильства, в которой славянофилы видели сущность Православия, не заключает в себе признаков формальных и рациональных, в соборности нет ничего юридического, ничего напоминающего власть государственную, ничего внешнего и принуждающего. Хотя сам Хомяков и не любил употреблять этого слова, но соборность иеркви — мистична, это порядок таинственный... Соборность — живой организм, и в нем живет церковный народ. В деятельности Вселенских Соборов всего ярче сказался соборный дух Церкви. Но и авторитет Вселенских Соборов не внешний, не формальный, не выразимый рационально, не переводимый на язык юридический. Вселенские Соборы авторитетны лишь потому, что в них открылась истина для живого соборного организма Церкви. Церковь — не авторитет, Церковь — жизнь христианина во Христе, в теле Христовом, жизнь свободная, благодатная.

Учение славянофилов о соборности Церкви оказало большое влияние на современное православное богословие. Оно получило развитие у богословов «парижской школы». Протоиерей Георгий Флоровский близок к славянофилам, когда утверждает:

Кафоличность (соборность) Церкви — это не количественное или географическое понятие. Она совсем не зависит от того, что верные рассеяны по всему миру. Вселенскость Церкви есть следствие или проявление, а не причина или основание кафоличности. Всемирность распространения, или вселенскость Церкви — лишь внешний признак, причем знак совершенно не обязательный, Церковь была кафолична даже тогда, когда христианские общины представляли собой лишь одинокие и редкие островки в море безверия и язычества. И Церковь пребудет кафоличной вплоть до конца времен... Церковь кафолична не вследствие своего внешнего распространения, или, во всяком случае, не только вследствие этого, Церковь кафолична не только потому, что представляет собой некое всеобъемлющее образование, не только потому, что объединяет всех своих членов, все Поместные Церкви, но потому, что она кафолична вся насквозь, в любой своей наималейшей части, в любом акте и событии своей жизни. Кафолична природа Церкви; сама ткань церковного тела кафолична. Церковь кафолична, ибо она есть единое Тело Христово; она — союз во Христе, единство в Духе Святом, и это единство — высшая цельность и полнота.

В кафоличности Церкви, говорит Флоровский, «разрешается болезненная двойственность между свободой и авторитетом. В Церкви и не может быть внешнего авторитета. Авторитет не может быть источником духовной жизни». В Церкви каждый обладает свободой и призывается не к официальному подчинению внешнему авторитету, а к тому, чтобы «обуздать свою субъективность, освободиться от психологизма, поднять уровень своего сознания до полной кафолической меры». Христианин должен «жить в духовном и осознанном согласии с исторической полнотой церковного опыта», преодолевая субъективность и партикуляризм. Необходимо «со смирением и доверием войти в жизнь Церкви и постараться найти себя в ней». Трудности и сомнения отдельного христианина разрешаются «в соединенных, кафолических, подвижнических усилиях».

Флоровский увязывает идею соборности с евхаристической экклезиологией, которую разрабатывали богословы «парижской школы». По словам Флоровского, «единство свое и соборность Церковь узнает и осуществляет прежде всего в евхаристическом тайнодействии». Евхаристия являет «духовное единство предстоящей Церкви, нераздельную соборность молитвенного обращения». В литургической молитве есть кафолический размах и дерзновение, ибо она объемлет собой весь мир. Евхаристическая молитва «с любовным вниманием охватывает всю полноту и всю сложность жизненных положений и состояний, всю сложность земной судьбы»: в этом смысл поминовения живых и усопших на литургии. Евхаристия совершается не только от лица присутствующих в храме, но как бы от лица всей Церкви и «в связи со всею Церковью».

В XX веке учение о соборности достаточно эффективно использовалось православными богословами в полемике с католичеством. Сложилась даже традиция противопоставлять соборность Православия римскому папизму. Многие православные уверены в том, что в Православной Церкви высшей властью обладает Собор, тогда как в католицизме высшая власть принадлежит папе; в Православии гарантом богословской непогрешимости является соборный разум Церкви, тогда как в католичестве непогрешимость усваивается Римскому епископу.

Такие противопоставления, однако, страдают известным схематизмом и в содержательном плане требуют существенных уточнений. Православные категорически не приемлют идею папской непогрешимости, однако они вовсе не считают непогрешимым церковный Собор. Как мы отмечали, говоря о значении Вселенских Соборов, в истории были «разбойничьи соборы», которые обладали всеми признаками Вселенских, однако постфактум Церковь их отвергла. Никакой внешний атрибут, как показывает история Церкви, не может гарантировать беспрепятственное осуществление соборности.

Рассматривая историю Вселенских Соборов, мы пришли к выводу, что Вселенский Собор отнюдь не является высшим органом управления в Православной Церкви: Православная Церковь живет без Вселенских Соборов уже более двенадцати веков. Но и на уровне Поместной Церкви Собор является, хотя и желательным, но вовсе не непременным и не единственным способом выражения соборности. На протяжении более двухсот лет, в течение всего синодального периода, в Русской Церкви не созывались Соборы епископов. При этом Церковь жила полнокровной духовной жизнью, осуществляя свою спасительную миссию.

Соборность Церкви выражается не только в Соборах, но и в общении епископов между собой; в обмене посланиями; в том, что епископ поставляется двумя или несколькими епископами области; в том, что, вступая на кафедру, новопоставленный епископ извещает об этом епископов соседних епархий. Самым же главным связующим фактором и гарантом соборности является именно участие всех епископов, клириков и мирян различных Поместных Церквей в Евхаристии, которая совершается повсеместно, но остается единой и неразделимой.

Соборность, согласно православному пониманию, проявляется в том, что все епископы, несмотря на возможную разницу в положении, звании и значимости, равны между собой. Предстоятель Поместной Церкви (патриарх, митрополит или архиепископ) является первым среди равных: в сакраментальном плане, так же как и в плане богословской непогрешимости, он отнюдь не выше и не лучше других епископов. В этом смысле для Православной Церкви путеводными являются слова святого Киприана, сказанные на Карфагенском Соборе 256 года: «Никто из нас не станет делать из себя епископа епископов».

Именно таким «епископом епископов», с точки зрения православных, сделался Римский папа, официально именующий себя «верховным понтификом Вселенской Церкви», и это одна из причин, по которой православные не приемлют идею папского примата в той форме, в какой он существует в католичестве, и папской непогрешимости. С православной точки зрения, нет ни одного качества, которое может быть усвоено одному епископу и которым не обладал бы другой епископ. Если непогрешимостью обладает папа Римский, когда говорит со своей кафедры, значит, такой же непогрешимостью должен обладать патриарх Константинопольский, патриарх Московский, а также любой епархиальный архиерей любой Поместной Церкви, когда они говорят со своих кафедр. Если папа Римский является «викарием Христа», то и любой другой епископ должен именоваться викарием Христа.

Здесь уместно еще раз напомнить слова Киприана Карфагенского о том, что «епископство одно, и каждый из епископов целостно в нем участвует». В сакраментальном и богословском плане каждый епископ обладает епископской властью во всей полноте и целостности, будучи во всем равен любому другому епископу. И каждая кафедра, будь то Римская, Константинопольская, Московская, Самарская или Владивостокская, равна любой другой кафедре. Первенство среди епископов может быть только первенством чести, но не первенством юрисдикции и тем более не приматом богословской непогрешимости. Усвоение одному епископу каких-либо особых сакраментальных или богословских привилегий является, с православной точки зрения, грубым нарушением и радикальным искажением принципа соборности Церкви.

Соборность в Церкви существует не только на уровне епископов, но и на уровне низшего клира и мирян. Славянофилы увязывали концепцию соборности с представлением о народе Божием как носителе церковной истины, причем под «народом Божиим» понимались именно миряне. Идеи славянофилов вдохновили русских иерархов и богословов начала XX века на привлечение мирян к подготовке Поместного Собора и участию в его работе. В Поместном Соборе 1917-1918 годов миряне участвовали в качестве полноправных делегатов и играли весьма существенную роль. Однако это было очевидным нововведением, поскольку все Соборы древней Церкви — как Вселенские, так и Поместные — были Соборами епископов, и миряне в них не участвовали. Исключение составляли император как (верховный первосвященник) и чиновники, назначенные для поддержания порядка, а также, возможно, секретари и писари, присутствовавшие на Соборах без права голоса.

Иосиф ОВЕРБЕК

Протест против папской церкви и возвращение
к основанию кафолических национальных Церквей

И. И. Овербека, доктора богословия и философии

Ныне убо восстани, и изыди от земли сея, и иди в землю рождения твоего.

Кафолическая Церковь, основанная Спасителем нашим, должна была объять всю землю. И действительно, ее православное, истинно правое учение стало распространяться со дня первой пятидесятицы, со дня ее основания, и скоро объяло собою всю образованную часть света. Страны Востока и Запада исповедывали одну и туже веру, молились у одних и тех же престолов, принимали одни и те же таинства,— словом, великий мощный союз объединял весь христианский мир.

Так тому и надлежало бы оставаться. Тогда не подавляли бы нас собою разные секты и неверие; тогда не привелось бы нам слышать о той или другой науке, враждебно относящейся к вере, и о том или о другом государстве, отрешающемся от христианства. Тогда не было бы раздоров, порождаемых смешанными браками, не было бы разделений в семействах, не было бы и презрения ни к вере, ни к служителям веры. Тогда государство было бы другом Церкви, а служитель Церкви был бы преданнейшим гражданином государства.

Но это великое, славное, вселенское единство Церкви злобно и нагло было нарушено. Союз этот, которым Сам Бог всех сочетал, разрушен ненасытимыми честолюбием и сластолюбием Рима . Еще со времен Виктора и Стефана папство стало проявлять в себе свои властолюбивые притязания; но крепкий отпор со стороны восточной части Кафолической Церкви не дал им тогда усилиться. Так же и новые попытки в этом роде восточные каждый раз успевали подавлять. Папы стали наконец пользоваться стеснительным положением Востока, — и все для того, чтобы пустить в ход любимые свои притязания, о которых Кафолическая Церковь до сих пор ничего не знала. Но Восток и тут остался верным стражем истинного учения, и скорее решился потерпеть поношение и всякого рода обиды от крестоносцев, чем предать веру отцов своих папским нововведениям. Рим, при всей своей хитрости, при всех своих тонкостях и при всем своем зложелательстве, не смог поколебать в восточных верности их вере; и таким образом сам уже, около 800 лет тому назад, отделился от Востока, — отделился для того, чтобы в своем собственном западном патриархате беспрепятственно и судить, и ходить в похотях своего сердца.

Эта-то великая римская схизма , которую папа породил в Кафолической Церкви, сохранила Восток неукоризненным и неизменным, и сохраняет его до сего дня. Корнем папского ослепления были честолюбие и властолюбие ; и вот из того же корня, вместе с схизмою, не замедлила зародиться и ересь . Для дальнейшего развития папской власти не доставало догматического основания: и так поспешили в сих видах сочинить и новый догмат, будто папа не только есть первый епископ в христианской Церкви, но и видимая глава Церкви, и верховный наместник Христов, и все это будто в силу божеского права. Это еретическое учение, вовсе неизвестное православной Кафолической Церкви, служит теперь основанием нынешней римской церкви, и вместе с тем источником всяких распрей и всякого нестроения на Западе между государством и церковью. И не может выйти ничего доброго там, где живет схизматическое папство с его притязаниями и похотениями. Против папства возможны только два оружия: или прямо восстать против него и подавить, или совершенно игнорировать его и предоставить процессу саморазрушения. <...>

Эту схизматическую и еретическую папскую церковь, которая без всякого права усвояет себе имя «кафолической церкви», мало того, исключительно одной себе усвояет, вы должны оставить, теперь же должны оставить , потому что, оставаясь в ней дольше, вы только будете усиливать вашу виновность в ее порче и тирании и, наконец, вовлечете себя в общую погибель, которой угрожает падение всего церковного здания; ибо предзнаменования этого падения умножаются с каждым днем. К числу этих предзнаменований мы относим не те известные, враждебные Церкви движения в Италии, корень которых лежит в неверии и нечестии, хотя папская церковь и тут оказалась бессильною, то есть не могла и не может приостановить ход зла в собственных своих детях. Нет, к числу этих предзнаменований падения римской церкви мы относим: 1) всеобщее отчуждение от нее всех глубоко и строго-религиозно настроенных людей, душе которых просто противно всякое ультрамонтанское направление; 2) невероятное надмение и действительно непонятную притязательность папства, под влиянием которых оно говорит языком мирообладателя, и требует, чтобы рабски преклонялись пред ним короли и императоры, племена и народы. Что может этот ограниченный старый человек с советом столь же старых, — то отживших свой век, то упорно живущих в одном прошедшем,  — кардиналов? Что может он с хитрыми своими иезуитами, которые так искусно движут и папой и его советом? Что может такой папа предписать миру, во что бы надлежало верить, что надлежало бы делать и к чему надлежало бы обязаться? Когда папство во времена средних веков объявляло подобные притязания, тогда на его стороне была по крайней мере власть и еще слушали его детски суеверные народы; — но теперь эти дети выросли, помочи сброшены, и очарование исчезло.

Римская церковь учит, что папства есть основание Кафолической Церкви, и что будто она и стоит и падает вместе с ним. Обыкновенно ссылаются в сем случае на известное место у евангелиста Матфея (16, 18): «ты еси Петр, и на сем камени созижду церковь Мою». Кто же сей камень? Истинный, православный кафолик скажет: «чтобы отвечать на сей вопрос, я должен прежде всего обратиться за советом к святым отцам, — этим свидетелям церковного предания». Французский богослов Launoy обращался за этим советом к св. отцам и нашел, что только семнадцать из них, более или менее, под «камнем» разумеют Петра, тогда как сорок четыре из них под «камнем» разумеют только что исповеданную Симоном веру в Божество Христа. Итак весьма значительное большинство отцов учит, вместе с православно-кафолическою Церковью, что Петр не есть камень и основание Церкви. Значит, римлянин поступает с Библией с совершенно протестантским, субъективным произволом, когда он, в деле толкования ее, отдает предпочтение меньшинству отеческих свидетельств, отдает только потому, что это ему приятно и лучше укладывается с его системой. А что тут думать, когда в Allioli-евом переводе Библии, одобренном папою, в примечании на вышеприведенное место (Мф. 16, 18), относительно толкования его в смысле римском, встречаешь следующие слова — «так учат все святые отцы»? Ведь это просто-напросто ложь, как то видит из вышесказанного всякий читатель. Таким-то образом верные, веря словам подобных учителей и сами не имея времени или возможности поверить истину их слов, приучаются ко лжи и заблуждению. А сколько отеческих мест то искажено, то измышлено, и все для того, чтобы доказать те или другие учения, о которых истинная кафолическая Церковь ничего и не знала! Читайте, например, акты Флорентийского собора, где греки открыли латинские искажения отцов! Читайте чуть не сто лет назад тому появившееся классическое творение Зерникава относительно кафолического учения об исхождении Святого Духа: и вы, к изумлению вашему, увидите, что римляне, для оправдания ложного своего учения об исхождении Святого Духа от Отца и Сына , не постыдились и не побоялись 25 мест подделать у греческих отцов и 43 у латинских: каждое из этих мест Зерникав разбирает порознь, указывая в тоже время на другие бесчисленные искажения.

Обращаясь снова к папству, мы позволим себе указать на другой наш труд на английском языке, под заглавием — «Catholic orthodoxy» — кафолическое Православие. Там мы подробно показали и доказали, что в до-никейские времена не находится ни малейших следов папского главенства. Следовательно до четвертого века было неизвестно то, что римлянин считает основанием Церкви! Но и более того — мы находим, что никейским, халкидонским и другими Соборами утверждается римское приматство как нечто определяемое церковными канонами , а не в роде божественного учреждения, будто бы всюду известного. Это жалкая уловка, к которой прибегают Hefele, Phillips и другие, а именно, — утверждать, будто 6-й канон 1-го никейского Собора и другие сродные ему каноны имеют в виду патриаршее положение Рима, а не приматство: если папа был богопоставленною главою Церкви, то само собою разумеется, что он, и как патриарх, занимал первое место. Нет, уж если что выводить из подобного, ничего в пользу Рима не говорящего канона, то надлежало бы выводить из него, так или иначе, божественное учреждение приматства. Но в соборных определениях не находится ни малейших следов того; напротив, 28-й канон четвертого Вселенского Собора в Халкидоне (состоявшего из 636 отцов) считает «приличным дать первенство Риму, потому только, что это царствующий град ». Так все и оставалось до наступления великой римской схизмы.

Церковное первенство папы, то есть преимущество первого епископа, никогда не оспаривалось Кафолическою Церковью; и если бы папа клятвенно отрекся от своей схизмы и ереси и обратился в Кафолическую Церковь, то православная Церковь снова уступили бы ему его возвышенное положение. До тех же пор (говорит Кормчая), «второй, то есть патриарх константинопольский, занимает первенство в Церкви». Божественное , будто бы главенство , которое составляет собою сущность нынешнего папства, есть раскол, есть ересь, осуждаемые Кафолическою Церковью.

Пий IX, в начале своего понтификатства, сделал воззвание к православным епископам — воссоединиться с римскою церковью. Православные вселенские патриархи отправили ему в ответ Окружное послание, в котором они обличили римскую схизму и сопряженные с нею заблуждения и изрекли анафему на схизматического папу, если он не возвратится снова в истинную Кафолическую Церковь. Пий выслушал увещание, но не последовал ему. Вскоре после того он убежал из своей земли. Опираясь на чужие штыки, он воротился однако же домой, но вскоре потом потерял лучшие свои провинции. Находясь в этом жалком положении, папа стал искать нового утешения в новом догмате, который, без всякого Вселенского Собора только им одним на новый какой-то лад был придуман и провозглашен. Несмотря на все тяжкие удары, Пий не перестает домогаться, как бы добыть себе новых друзей, и вот он, — этот схизматический епископ, — обращается к верным сынам православно-кафолической Церкви, и приглашает их на свой лже-вселенский собор. Откуда же этот схизматик имеет право созывать какой-то вселенский собор и православных отторгать от их древней, истинной Веры? Истинно, папская притязательность не знает никаких пределов. Уж не думает ли папа, что, так как папство потеряло все свое положение на Западе, так как с государствами оно ужиться не может и о нем больше знать не хотят, будущее его лежит на Востоке? Да, там, где папство, его влияние и его плоды знают по опыту и где вступали с ним в непосредственные сношения, там!a tout prix стараются отрешиться от него. Где свободнее и дольше папство могло оказывать свое влияние (ведь это факт), как не в Италии? В продолжении целых столетий целые племена воспитываемы, обучаемы и образуемы были папством. И вот теперь вдруг Италия стала безбожным врагом папства! Тысячи бегают теперь за врагом религии, — за Гарибальди! Явления подобного рода не возникают внезапно, за одну ночь. На кого же тут падает вина? Если бы папство внушало и питало ту глубокую религиозность, которая объемлет всего человека, то волны враждебных религии нововведений пронеслись бы поверх земли, не впитываясь в ее почву. Но тут сама-то почва, из-за несчастного схизматического папства, и породила неверие, суеверие и всякое равнодушие к вере, — эти естественные плоды схизмы и ереси. То не без Промысла Божия, что именно римские народы с наибольшим успехом и работают над разрушением папства. Доброе, что делает римская церковь, совершается не посредством папства, но несмотря на папство. Кто живет благочестиво в римской церкви, тот пожинает плоды кафолической истины настолько, насколько папство еще не сокрушило или не исказило ее. Мы думаем, мы верим, что миллионы римских католиков питаются истинным кафолическим зерном, которое все еще находится в их церкви, и virtualiter принадлежат православной Церкви, потому что папство пристает к ним только по наружности, и потому что, в силу привычки и ignorantia invincibilis, они не могут сами подняться над ним, если чья-либо рука не поведет их к истине. К ним-то мы теперь и обращаемся и говорим им: оставьте схизматическую и еретическую римскую церковь и обратитесь в родную Кафолическую Церковь, в древнюю, достичтимую, не изменившуюся и неизменяемую Кафолическую Церковь,  — в ту Церковь, которая в первое тысячелетие обнимала весь мир.

Оставьте римскую церковь, оставьте теперь же! «Но (скажете вы) куда же нам идти? Протестантами мы не можем быть, потому что они низпровергли кафолическое основание непогрешимой Церкви, и Библию, заключающую в себе столь много смыслов, как яблоко раздора, разбрасывают по всему христианскому миру. Вольными или независимыми церковниками (Freikirchler), которые отвергают и уничтожают всякое христианство, даже всякую религию, и в самом ее корне, еще меньше того мы можем сделаться».

«К кому же идти?» — Идите в Церковь свв. Киприана, Амвросия, Августина, Иеронима, Льва, Григория Великого. Идите в западную Кафолическую Церковь , в том ее виде, как она была едина с Восточною Кафолическою Церковью , то есть, когда она исповедывала одно и тоже православное учение и составляла собою ту единую Кафолическую Церковь , которую основал наш Спаситель, которую столь героически защищал великий Фотий от папских на нее нападений, и союз с которой так злобно расторг папа Николай первый. Это тот самый папа, который первый основал свое безусловное папское главенство над всею Церковью на основе всему свету известных ложных Исидоровых декреталиях, подложность которых признают даже самые грубые, невежественные паписты. Вот где начало того нового, не-кафолического папства , которое отвергает православная Церковь. Прежние папы не знали подобного папства. Папа был каноническим примасом между епископами, также как патриарх константинопольский канонически был вторым по своему положению. Папа был только первым братом между многими собратиями. Если бы святые папы Лев и Григорий Великий снова возвратились сюда, то они не обратились бы более к Риму, они стали бы смотреть на Пия IX, как на отщепенца, а патриарха константинопольского Григория приветствовали бы как брата.

«Но где же эта Западная православно-кафолическая Церковь , к которой принадлежали западные святые отцы и которая существовала до самой римской схизмы?» Ответ: папы уничтожили ее, а наша обязанность восстановить ее. На это-то дело мы вас и призываем. Осуществить на деле то, о чем так часто слышатся только одни слова! Поспешим — каждый, с чем может — для восстановления распавшегося святилища и будем просить Восточную православно-кафолическую Церковь, которая так верна осталась кафолической истине, принять нас в общение с собою и явить нам помощь свою в воссоздании нашей Церкви. Мы принимаем все чистое православное учение и святые каноны семи Вселенских Соборов и отрекаемся от всех лжеучений и злоупотреблений, от которых отрекается Православная Церковь. Это наше основание . На этом основании примет и должна нас принять в общение с собою Православная Церковь. С нашей стороны это первый и самый необходимый шаг; ибо что мы можем предначать без Церкви и без таинств?

Наша Западная православно-кафолическая Церковь должна сохранить свой до-схизматический характер, и, следовательно, удержать те обычаи и обряды, те молитвы, службы и т. д., которые римская церковь сохранила в чистоте; никаких произвольных перемен мы не предпримем, иначе западный характер нашей Церкви от того не мало может пострадать. Восточная Православная Церковь требует от нас только православия, а не отречения от нашего западного образа существования (Wesen und Charakter). Мы не можем сделаться восточными; так же как русский не может сделаться французом или француз немцем. Еще в начале Церкви Провидение Божие попустило равно и Западу и Востоку существовать и жить свойственною им жизнью; кто ж дерзновенно отважится изменить дело Божие? Западная православная Церковь имеет полнейшее право требовать себе отдельного существования и восточная Церковь не будет у ней оспаривать это право или отказывать ей в том .

Если же теперь Западная православная Церковь во внешнем ее проявлении мало будет отличаться от римской церкви, то внутренний ее характер, напротив, будет очень отличен от характера римской церкви; потому что:

1) мы отрекаемся от новейшего папства и всего, что держится на нем;

2) мы отрекаемся от учения об индульгенциях, как от папского вымысла;

3) мы не допускаем неканонического принуждения духовных лиц к безбрачию и позволяем принимающим духовное звание вступать в брак, только прежде рукоположения;

4) мы отвергаем чистилище, в смысле материального или вещественного огня, хотя принимаем среднее состояние по смерти, в котором пожившие праведно, но еще не совсем очистившиеся (noch mit Flecken behafteten), вкушают благословенные плоды молитв и добрых дел, совершаемых за них верными;

5) мы отвергаем употребление изваяний и статуй в церкви и допускаем только иконы;

6) мы учим, что крещение должно совершать посредством троекратного погружения в воде;

7) мы учим, что за крещением непосредственно должно следовать миропомазание и что сие последнее действенно может совершать и священник;

8) мы учим, что и мирян должно приобщать под двумя видами;

9) и что должно совершать св. таинство на квасном хлебе;

10) мы признаем только один Бенедиктинский орден, который существовал еще до схизмы и имел истинно православно-кафолический характер;

11) святых, канонизированных римской церковью уже после схимы мы вовсе не признаем;

12) мы учим, что национальные Церкви (немецкая, французская, английская и т. д.) имеют полное право существовать в сем виде; что они независимы, но утверждаются на общем неизменном православном основании и находятся в открытом общении с константинопольским патриархом и другими вселенскими патриархами;

13) мы учим, что богослужение должно быть совершаемо на языке того народа, для которого оно совершается;

14) мы учим, что римская церковь не там предписывает возносить святые Дары и им покланяться, где следовало бы, то есть не тотчас же по произнесении слов Спасителя — «Приимите... Пийте...», потому что освящение их совершается только по призывании Святого Духа. Так как сие призывание Св. Духа (Epiklesis) искажено в римском служебнике, то мы можем восполнить его по Мозарабскому служебнику, в котором оно осталось в православном виде;

15) мы отвергаем ложное учение римской церкви об исхождении Святого Духа от Отца и от Сына (Filioque), и учим, что Он исходит токмо от Отца ;

16) мы учим, что спасительно преподавать и неполновозрастным св. Причащение;

17) мы учим, что таинство св. Елеосвящения не должно отлагать до конца жизни: во всякой болезни оно может быть приемлемо спасительно;

18) всего благопотребнее дело исповеди предоставить брачному духовенству;

19) римского учения о непорочном зачатии св. Девы Марии мы не можем принимать за догмат, потому что не находим для сего основания в Предании;

20) мы отвергаем всякое насилие и следовательно телесное наказание в делах или упражнениях чисто духовных;

21) мы признаем православно-кафолическую Церковь, как единственное и исключительное Самим Христом основанное учреждение для спасения мира;

22) мы не одобряем смешанных браков, и считаем долгом требовать, чтобы дети от смешанных браков воспитывались в православной Церкви;

23) Церковь наша строго должна удерживаться от всякого вмешательства в политические дела и покоряться всякой от Бога установленной власти, памятуя слова Христовы: «царство Мое несть от мира сего».

Вот в общих чертах те пункты различия, которыми наша Церковь отличается от церкви римской.

После всех этих вышеприведенных замечаний мы обращаемся теперь к практическому разрешению нашего вопроса, то есть мы спрашиваем: как же взяться за дело, чтобы осуществить предполагаемое возсоздание Западной православно-кафолической Церкви, осуществить с изволения на то Восточной ее сестры, и осуществить в наиболее краткий период времени ? Мы много размышляли о сем деле, разбирали его со всех сторон, много раз относились с ним и к России и к Греции, и после четырехлетнего зрелого и всестороннего обсуждения его пришли к убеждению, что единственный практический и православный путь есть следующий: взгляды и желания наши высказать в нарочитом общем Прошении на имя Святейшего Синода Российской Церкви и затем просить оный о принятии нас в церковное с ним общение, на несомненно православном нашем основании. Прошение это имеется уже, как в русском, так и в греческом переводе.

Теперь нечто в объяснение того, почему мы избрали именно Святейший Российский Синод по делу искомого нами единения. Россия, по воле самого Провидения, поставлена, так сказать, в виде связующего члена между Востоком и Западом; потому-то она всего лучше может и понять и оценить нас и, следовательно, с наиболее живым участием отнестись к нам. Наконец, путь, лежащий через С.-Петербург в Константинополь, для нас короче, чем путь через Константинополь в С.-Петербург. До политики нам нет ни малейшего дела.

«Но (скажут) достигнем ли мы этим путем нашей цели?» Отвечаем: Если римская церковь могла образовать Униатскую Греческую церковь, почему же Православная Церковь не могла бы воззвать к жизни Униатскую Западную Церковь ? «Но (могут продолжить) по сердцу ли будет подобный план Православной Церкви?» Подождем, что она скажет. Со своей же стороны поспешим исполнить нашу обязанность , то есть будем просить церковного с ней общения на православном основании: сомнения нет, что и она сделает тогда свой долг , а именно — признает наше православие. «Но (скажут дальше) подготовительные работы к основанию Православной Западной Церкви потребуют так много времени, что сменятся целые поколения, прежде чем устроится таковая Церковь. С чем мы тут останемся? Неужели все время и жить и умирать без утешения?» На это мы даем следующий ответ.

Все зависит от того, как приняться за дело, то есть за построение Православной Западной Церкви. Пересмотр западной Литургии и церковных служб должен иметь вид не антикварного или историко-критического исследования; довольно и того, если учрежденная Православною Церковию комиссия рассмотрит и решит, не содержится ли в предложенной ей Литургии и прочих церковных службах чего-либо, что может быть противно православному учению. Это, как видите, не продолжительный процесс. Но и при этом процессе, естественно, пройдет больше времени, чем желалось бы; потому что пересмотр Missale, Sacramentarium, Rituale и Breviarium потребует довольно продолжительного труда. К счастью, нам нет нужды выжидать той поры, когда вся эта работа кончится: Западная Православная Церковь может начать свою жизнь сразу, как только будет рассмотрена и одобрена наша Литургия. Для сей цели не потребуется даже рассматривать и всю Missale, а только так называемый «Ordo Missae»... Что же касается совершения прочих таинств, то они могли бы совершаться для нас здесь в греческой или российской церкви. Вообще же мы полагаем, что чин и способ совершения таинств крещения и миропомазания должно нам заимствовать от Восточной Церкви.

На всякий случай мы уже изготовили «Ordo Missae» в православной редакции, и хоть сейчас же готовы повергнуть его на рассмотрение Духовных властей.

Желать только надобно, — так как это составляет для нас жизненный вопрос, — чтобы Духовные власти Восточной Церкви не укоснили подать нам руку помощи: жатва собирается, пока время есть и пока солнце светит.

Еще нечто Восточным моим собратиям, или лучше тем из них, которые говорят: «никакого дела нам нет до Западной Церкви. Кто хочет быть православным, тот пусть будет православным по восточному». Те, которые так говорят, совершенно забывают, что не кто иной, как сами Апостолы основали и Восточную и Западную Церковь; что мы, Западные, также же имеем право на существование наше, как и Восточные; что мы никогда не сможем сделаться настоящими Восточными, потому что нельзя же отречься от своей природы. Попытайтесь, — и вы увидите, что, тогда как в Восточную Церковь будут переходить единицами или десятками, в Западную Православную Церковь потекут тысячами, потому что она более отвечает их западной природе и их западному настроению. А сверх того, что вам пользы в том, что вы сделаете нас не полными, не настоящими Восточными? Не Восток или Запад нас спасает, а спасает Православие, которое не стесняется никакими пределами земли. Если вы возбраните нам быть Западными православными, то вы поступите малодушнее и неуступчивее самих папистов, которые не оспаривают у Восточных принадлежащего им права — сохранять свой обряд. Если вы возбраните нам быть православными по западному, то на вас падет вся вина, что тысячи ринутся в протестантизм, ринутся потому именно, что вы незаконно обязываете их отречься от западной их природы.

Мы уповаем на Господа, уповаем, что наибольшему числу православных дано будет убедиться в противном: что обязывать Запад к православному восточному обряду не значит достигать законной цели. «Naturam si furca expehas, tamen usque recurret!» Напротив, Западная Православная Церковь тем крепче будет держаться Восточной Православной Церкви, что у ней во всем свете нет иного друга, кроме ее. С другой стороны и Восточная Церковь будет иметь основание порадоваться, — порадоваться тому, что наконец, после тысячелетней одинокой ее работы, снова явится к ней друг и верный сподвижник в вертограде Господнем.

Да, Восточные собратия, представьте себе тот великий, тот славный день, когда мы будем преклоняться пред вашими престолами, а вы пред нашими, и когда откроется торжество церковного общения и единения. Какое утешение, какую радость почувствуете вы, любезные Западные собратия, что наконец вы избавились от ига и тирании папской схизмы и папской ереси, и нашли себе верное пристанище в Православии! Тогда мы воспоем «Gloria in Excelsis», а наши братия возгласят нам свое — «Ἅγιος ὁ Θεός, Ἅγιος ἰσχυρός, Ἅγιος ἀθάνατος»

Приступим же к делу viribus unitis ! Бог не оставит нас Cвоим благословением.

Перевод с немецкого: прот. Евгений Попов

25–29 сентября 1972 года в Свято-Владимирской Духовной Академии близ Нью-Йорка состоялась Вторая Международная конференция Православного Общества в Америке. Общей темой конференции была кафоличность Церкви в ее различных аспектах. Мы печатаем ниже вступительный доклад председателя конференции профессора протоиерея о. .

Само слово «кафоличность» сравнительно недавнего происхождения. Предание, отраженное в писаниях отцов Церкви и текстах Символов веры, знает только прилагательное «кафолический» и провозглашает нашу веру в «кафолическую ». Понятие «кафоличность» отражает озабоченность абстрактными идеями, тогда как настоящим предметом богословствования является сама Церковь. Может быть, если бы св. отцы разработали особую ветвь богословской науки под названием «экклезиология» (как это сделало современное богословие), то они стали бы употреблять термин «кафоличность» как абстракцию или обобщение прилагательного «кафолический», так же как они говорили о «Божестве» и «человечестве» и т.д., определяя ипостасное единство.

Тем не менее факт тот, что святоотеческая мысль избегает говорить о «свойствах» Церкви in abstracto. У св. отцов также отсутствует стремление «ипостазировать» или «объективировать» саму Церковь. Когда они говорили о кафолической Церкви, то прежде всего они имели в виду Церковь как «Тело Христово» и «Храм Духа Святого». Все четыре прилагательных, которые описывают Церковь в нашем Символе веры – включая и прилагательное «кафолическая», – относятся к божественной природе Церкви, то есть к присутствию Христа и Духа Святого в мире. В святоотеческое время Церковь не была предметом отвлеченных умствований или даже споров (кроме как во II и III веках); она была жизненным контекстом всего богословия. Всем нам известно, что это, к сожалению, больше не так. В экуменическом движении природа и бытие Церкви понимаются различными христианскими группами по-разному. И даже в современном православном богословии странное расчленение понятий и областей (чаще всего воспринятое от Запада) привело к некоему расколу между и богословием, и раскол этот лежит в основе того глубокого кризиса, который переживают теперь и и богословие.

Мы должны со всею силою настаивать на том, что нам, православным, необходимо вернуться к понятию «церковного» богословия, дабы оно было подлинно христоцентричным и пневматоцентричным. А это в свою очередь предполагает единство жизни и догмата, богослужения и богословия, любви и истины. Доверие к возвещаемому нами со стороны нашей собственной молодежи, других христиан и окружающего нас мира (утратившего Христа, но часто Его еще ищущего) зависит от восстановления этой церковности. Мы думали, что совместное сосредоточение во время этой конференции на исповедании нашей общей веры в «кафолическую » могло бы помочь в этой насущной нужде.

Перед нами несколько вступительных докладов, и мы надеемся услышать ответы и участвовать в общей дискуссии в трех областях, в которых все, что связано с «кафоличностью», имеет решающее значение, а именно: структура Церкви, ее отношения с другими христианами и ее миссия в мире. Авторы докладов приводят основоположные ссылки на Священное Писание и св. отцов: они утверждают, что по традиционному и единственно возможному для православных пониманию «кафоличность» коренится в полноте божественной троичной жизни и является поэтому Божиим даром людям, который делает Церковь Церковью Божией. Они также признают, что этот дар предполагает ответственность человека. Дар Божий – не просто сокровище, которое нужно хранить, или предназначение, которым надлежит пользоваться; он – семя, посеянное в мире и в истории, семя, которое человек, как свободное и ответственное существо, призван возделывать, так чтобы кафоличность Церкви осуществлялась ежедневно в постоянно изменяющихся условиях жизни мира.

Между авторами наших докладов наблюдается по этим пунктам удивительное согласие. Меня всегда поражала та легкость, с которой православные богословы соглашаются между собой на международных встречах, пока они утверждают и описывают божественные, вечные и абсолютные истины православного богословия о Боге, Христе и Церкви, даже при расхождениях в темпераменте и в методологии. В этом основном согласии действительно заключается гарантия; всем нам подобает искренно радоваться этому основному единомыслию и согласию в вере. Здесь и только здесь заложена надежда на будущее.

Но не так же ли очевидно, то когда дело доходит до практического приложения этих божественных истин, всех нас объединяющих, то Православная представляет картину разделений и непоследовательности. Этот разрыв между «теорией» и «практикой» или, если угодно, между «верой» и «делами» заметен и со стороны и нам самим. К счастью, мы не всегда совсем лишены чувства юмора. Ибо, как часто приходилось мне слышать на православных собраниях – даже на архиерейском уровне – полуциничное замечание: «Православие есть правая вера неправых людей».

Конечно, пропасть между Божественным совершенством и недостатками грешных людей не является чем-то новым в жизни Церкви. Во все времена уместно учитывать вместе с Н. Бердяевым «достоинство христианства» и «недостоинство христиан». Но в нашем теперешнем положении особенно трагично то, что мы так часто со спокойной душой заявляем, что мы действительно являемся «истинной кафолической », и в то же время продолжаем наши игры, зная, что они несовместимы с тем, что для нас есть Церковь.

Как я только что сказал, нам неотложно нужно восстановить свою нравственную последовательность. Указать руководящие нормы такого восстановления – вот первая задача богословия, если оно хочет быть чем-то большим, чем чисто академическим занятием, если оно должно служить Церкви Христовой и возвещать божественную истину сотворенному Богом миру. И это действительно неотложно, ибо среди нашего духовенства и мирян начинает ощущаться смятение в мыслях, которое приводит к сомнительным суррогатам, сектантствованию, ложной духовности или циничному релятивизму.

Все эти суррогаты привлекают многих, потому что они являются легкими решениями, низводящими Тайну Церкви до человеческих измерений и подающими рассудку некоторую обманчивую безопасность. Но если мы согласимся, что все это отклонения от «узкого пути» кафоличности, то мы сможем не только определить, что такое кафоличность как дар Божий, но и сказать, что означает быть кафолическим православным в наши дни, и показать, что наша Православная Церковь свидетельница этой кафоличности. Ибо только если богословие сможет преодолеть разрыв между «теорией» и «практикой», оно снова станет богословием Церкви, каким оно было во времена святых Василия Великого и Иоанна Златоуста , а не просто «кимвалом бряцающим» ().

В каждом из трех подразделений нашей общей темы есть насущные вопросы, которыми наше богословие должно заняться не только на теоретическом уровне, но и в порядке конкретного руководства, которое могло бы помочь будущему всеправославному Великому Собору, если и когда он состоится, а также послужить непосредственным нуждам нашей Церкви.

I. Структура Церкви

Когда мы говорим, что «кафолична», мы утверждаем свойство или «признак» Церкви, подлежащий осуществлению в личной жизни каждого христианина, в жизни поместной общины или «церкви» и в проявлениях вселенского единства Церкви. Поскольку мы сейчас заняты структурой Церкви, я буду говорить только о местном и вселенском измерении кафоличности в христианской общине.

А. Православная экклезиология основывается на понимании, что местная христианская община, собранная во имя Христа, возглавляемая епископом и совершающая Евхаристию, является воистину «кафолической » и Телом Христовым, а не «фрагментом» Церкви или только частью Тела. И это так, потому что Церковь «кафолична» благодаря Христу, а не благодаря человеческому своему составу. «Там, где Христос, там кафолическая Церковь» . Это поместное измерение кафоличности, которое является одной из основ нашего богословия епископства, нашего понимания соборов и предания, вероятно, принимается всеми православными богословами и за последние годы получило некоторое признание даже вне Православия. Оно действительно имеет важные практические последствия для жизни поместных церквей. Эти последствия часто называют «каноническими», но на самом деле они выходят за пределы юридического аспекта канонических текстов. Авторитет канонических правил основывается на богословской и догматической истине о Церкви, которую каноны призваны выражать и охранять.

Таким образом кафоличность поместной церкви предполагает в особенности, что эта последняя включает в себя всех православных христиан в данном месте. Это требование не только «каноническое», но также и вероучительное, оно необходимо включено в кафоличность, и это становится ясным, если видеть во Христе высший критерий структуры Церкви. Оно также выражает основную евангельскую заповедь о любви к ближнему. Евангелие призывает нас не только любить наших друзей, или только сохранять наши национальные связи, или же любить человечество в целом, но любить наших ближних, то есть тех, кого Богу было угодно поставить на нашем жизненном пути. Поместная «кафолическая» церковь Христова есть не только собрание тех, кто любит друг друга как ближних, но также является согражданами Царства Христова, совместно признающими полноту любви, выраженной их единым Главой, единым Господом, единым Учителем – Христом. Таковые становятся сообща членами единой кафолической Церкви Христовой, выявляемой в местном евхаристическом собрании под водительством единого поместного епископа. Если они поступают иначе, они изменяют заповеди о любви, затемняют смысл евхаристического единства и не сознают кафоличность Церкви.

Эти данные нашей веры совершенно очевидны, но также очевидно наше нежелание принимать эту христианскую веру достаточно всерьез, чтобы вывести соответствующее заключение, особенно здесь, в Америке. Обычная ссылка на литургическое общение, существующее между различными, территориально переплетающимися «юрисдикциями», как на достаточное выражение их единства явно несостоятельна. Подлинное значение литургии (и евхаристической экклезиологии, которая, правильно понятая, и есть единственная подлинная православная экклезиология) заключается в том, что евхаристическое единство осуществляется в жизни, отражается в церковной структуре и вообще являет ту христоцентрическую норму, на которой основана вся жизнь Церкви.

Поэтому наш долг, богословов и православных христиан, – признать, что наше систематическое нежелание принять нашу миссию свидетелей кафоличности Церкви и наше предпочтение постоянных этнических разделений является изменой кафоличности.

В. «Кафоличность» поместной церкви дает богословское обоснование православному учению о разных служениях, и в частности о служении епископском. Как мы все знаем и признаем, апостольское преемство передается епископам как главам и пастырям конкретных поместных церквей. Православная экклезиология верна древнему преданию Церкви, которое никогда не знало «епископов вообще», а только епископов конкретно существующих общин. То, что Православие так настаивает на онтологическом равенстве всех епископов между собою, основано на принципе, что каждый из них возглавляет одну и ту же кафолическую в данном месте и что ни одна поместная церковь не может быть «кафоличней» другой. Поэтому ни один епископ не может быть более епископом, чем его собратия, возглавляющие ту же Церковь в другом месте.

Но как же тогда смотреть на стольких наших «титулярных» епископов? Как они могут высказываться от имени «кафолической» Церкви, если их епископство лишено конкретной пастырской ответственности за духовенство и мирян в каком-либо данном месте? Как мы, православные христиане, можем защищать епископство как принадлежащее к самому существу Церкви (как мы это всегда делаем на экуменических собраниях), когда епископство во многих случаях превратилось лишь в почетное звание, даруемое отдельным лицам только ради престижа? Каков авторитет синодов и соборов, состоящих из титулярных епископов?

С. Существует также вселенское измерение кафоличности. По общепринятому со времен св. Киприана Карфагенского пониманию каждая кафолическая церковь имеет как свое средоточие свою cathedra Petri («кафедра Петра»), занимаемую своим поместным епископом, но так как существует повсюду только одна кафолическая Церковь, то и епископат только один (episcopatus unus est). Специфическая функция епископа состоит в том, что он является пастырем своей поместной церкви и вместе с тем несет ответственность за вселенское общение всех церквей. В этом богословский смысл епископской соборности, которая является онтологически необходимым элементом архиерейской хиротонии, предполагающей собрание всех епископов данной провинции, которые представляют единый епископат вселенской Церкви. Епископская соборность также есть высшее свидетельство об апостольской истине, самый подлинный авторитет в вопросах вероучения и канонических прав. Эта соборность традиционно выражается двояким образом – поместным и вселенским, и в каждом случае она требует структуру, некий организационный канал, через который соборность становится постоянной чертой церковной жизни. Отсюда раннее в истории Церкви появление многих поместных «первенствующих кафедр» и одного вселенского первенства. Ясно, что основной принцип православной экклезиологии, который утверждает полную кафоличность поместной церкви и тем самым онтологическую тождественность епископского служения во всех местах, может допустить первенство только inter pares , и местонахождение таких первенствующих престолов может определяться только через согласие местных церквей (ex consensu ecclesiae). Самой существенной функцией всех «первенствующих престолов» является обеспечивание регулярного и согласованного действия епископской соборности на поместном и вселенском уровнях.

Мне думается, что вышеуказанные принципы бесспорны и общеприняты в православном мире. Но что же происходит на самом деле?

Главы разных наших «автокефальных» церквей осуществляют свое первенство в общем соответствии с каноническим преданием, как председатели и вожди местных архиерейских синодов. Тем не менее большинство из них являются не региональными, но национальными главами. Этнический фактор в большой степени заменил региональный и территориальный принцип церковной структуры, и на эту эволюцию следует смотреть как на обмирщение Церкви. Конечно, явление «национальных церквей» не является совершенным новшеством. Существует вполне законная степень, до которой может отождествляться с этосом и преданием данного народа и брать на себя ответственность за общество, в котором она живет. Православный Восток всегда стремился к воцерковлению тех элементов национальной традиции, которые могли способствовать развитию христианства в данном народе. Но со времени секуляризации национализма, происшедшей во всей Европе в XIX веке, иерархия ценностей перевернулась. «Нацию» и ее интересы стали рассматривать как самоцель, и вместо того чтобы направлять свои народы ко Христу, большинство Православных Церквей «де факто» признали над собою преобладание чисто мирских национальных интересов. Принцип «автокефалии» начали понимать как совершенную самодостаточность и независимость, и отношения между «автокефальными» церквами понимались в терминах, заимствованных из светского международного права. На самом деле единственное, и, я подчеркиваю, единственное экклезиологически и канонически, законное понимание «автокефалии» состоит в том, что она дает известной группе епархий право на выбор своих епископов без вмешательства «высшего» священноначалия, то есть патриарха, архиепископа или митрополита. «Автокефалия» предполагает сообразование с вселенской структурой Православной Церкви. Исторически и канонически в одну «автокефальную» церковную единицу могут входить несколько народностей, и одна «нация» может включать в себя несколько автокефальных групп епархий. Не «автокефальность», а местное единство является основным требованием православной экклезиологии.

Не менее опасное смешение планов произошло в связи со вселенским «первенством». Так как всемирный епископат один – как и вселенская Церковь одна – то священное предание всегда признавало экклезиологическую необходимость координирующего центра общения и совместного действия. В апостольские времена такое служение единству исполнялось Иерусалимской . Во II веке существует уже общее согласие о некотором преимуществе Римской Церкви.

Очень рано замечается также расхождение между Востоком и Западом касательно критериев, определяющих признание и местонахождение вселенского первенства. Православный Восток никогда не считал возможным придать мистическое значение тому, что та или иная поместная церковь была основана самими апостолами или находится в каком-либо определенном месте; он считал, что вселенское первенство (так же как и поместное) следует учреждать там, где это практически наиболее удобно. По этой причине Константинопольская была возведена на второе место после Рима, «потому что там находятся император и сенат» (28-е правило Халкидонского собора) и после раскола к этой церкви естественным образом перешло вселенское первенство, принадлежавшее до этого Римскому папе. Причиной такого возвышения было существование (номинально) вселенской христианской империи, столицей которой был Константинополь.

После падения Византии (1453 год) обстоятельства, которые вызвали избрание Константинополя местом вселенски первенствующего престола, исчезли. Тем не менее Православная была так крепко привязана к своим византийским формам и преданиям, что никто не стал оспаривать первенство Константинополя, особенно с тех пор, как Вселенский Патриархат получил фактическую власть над всеми православными христианами в Оттоманской империи. Даже Русь, находившаяся вне турецкого владычества и цари которой унаследовали императорский титул византийского василевса, никогда не притязала на вселенское первенство своего новообразованного патриархата (1589 год). Однако на деле Константинополь вне оттоманских границ никогда больше не был способен к такому прямому и осмысленному руководству, как в прошлые времена. Чувство православного единства сильно пострадало от этого положения. По мере того как разные балканские государства получали свою политическую независимость (Греция, Сербия, Румыния, Болгария и позже Албания), они выпадали из церковного надзора Фанара и стремились игнорировать его руководящую роль.

Это те исторические факты, с конечными последствиями которых мы имеем дело сегодня. Но что же сказать об экклезиологической необходимости мирового центра общения и деятельности?

Ответ на этот вопрос мы находим в православном предании. Нет сомнения, что мы нуждаемся в таком центре. Желательно, чтобы он обладал международным руководящим органом и возможностью для всех поместных церквей иметь своих постоянных представителей на месте. Вселенский патриарх, возглавляющий такой центр, сразу выступал бы как подлинный инициатор православной кафоличности, если только он окажется достаточно свободным от политических давлений извне и сам будет действовать всегда ex consensu ecclesiae . В таком случае никто не может оспаривать его полезность и авторитет.

Воссоздание церковной структуры, основанной на кафоличности, есть дело не церковной политики, но дело богословия. Поэтому я верю, что такая конференция, как наша, может помочь Церкви найти способ истинно свидетельствовать о своей кафоличности. Мы как богословы призваны напоминать Церкви, что она истинно «кафолична» только потому, что она Христова и что она поэтому может выявлять и осуществлять свою кафоличность, только если она всегда будет видеть во Христе высший и единственный образец своей структуры и устройства.

II. Отношения с другими христианами

Как покажут некоторые докладчики этой конференции, учение о «кафоличности» подразумевает законную возможность культурного, литургического и богословского разнообразия в единой Христовой Церкви. Это разнообразие не означает разногласия и противоречия. Единство Церкви предполагает полное единство веры, видения и любви – то единство единого Тела Христова, которое превосходит всю законную множественность и разнообразие. Мы верим, что Православная Церковь все еще обладает этим единством, несмотря на все личные или коллективные недостатки ее членов, и что поэтому она является единой, истинной, кафолической . Кафоличность и единство даются Церкви не людьми, а Христом; наше же дело – осуществлять это единство и кафоличность так, чтобы не изменять этим великим дарам Божией благодати.

Поэтому быть «православным кафоликом» является не только преимуществом, но прежде всего ответственностью перед Богом и людьми. Апостол Павел мог в своем служении быть «евреем с евреями» и «эллином с эллинами», но кто лучше него обличал этих же «евреев» и «эллинов», когда они в Коринфе отказывались образовать единую евхаристическую общину?

Разнообразие не есть самоцель, оно только тогда законно, когда оно преодолевается единством в полноте Христовой истины. Вот к этому единству мы, православные, и должны призывать не православных христиан. И снова наше основное притязание то, что такое единство уже найдено в Православной Церкви, и притом не на каком-то невидимом или лжедуховном уровне, к которому все разделенные христиане равно причастны.

К сожалению, самым серьезным препятствием для веры в подлинность нашего притязания является опять-таки внешний вид Православной Церкви: наша непоследовательность, не позволяющая нам хотя бы пытаться провести кафоличность в жизни! Мы привели несколько примеров этой непоследовательности, говоря о структуре Церкви. И я подчеркиваю еще раз, что пока всякому свидетельству о Православии противоречат наблюдаемые факты конкретной действительности Православной Церкви, которые для всех очевидны.

Трудности нашего свидетельства о кафоличности содержатся в ней самой, поскольку она является заданием, так же как и даром Божиим. Кафоличность подразумевает деятельную бдительность и рассуждение. Она предполагает открытость ко всем проявлениям творческой и спасающей силы Божией повсюду. Кафолическая Церковь радуется всему, что показывает действие Божие, даже вне ее канонических пределов, потому что ока Церковь того же самого единого Бога, который и есть источник всех благ. Несмотря на все заблуждения и ереси, которые мы отвергаем в западной христианской традиции, ясно, что даже после раскола Дух Божий продолжал вдохновлять западных святых, мыслителей и миллионы простых христиан. Благодать Божия не исчезла вдруг, когда случился раскол. Православная Церковь это всегда признавала, не впадая, однако, в какой-либо релятивизм и не переставая считать себя единственной истинной кафолической Церковью. Ибо быть «кафоличным» именно и значит повсюду узнавать, что есть дело Божие, и потому в своей основе «добро», и быть готовым принять это как свое. Кафоличность отвергает только зло и заблуждение. И мы верим, что сила «рассуждения», сила опровержения заблуждений и приятия подлинного и правильного повсюду, действует Духом Святым в истинной Церкви Божией. Словами св. Григория Нисского можно сказать: «Истина осуществляется, уничтожая всякую ересь и все же принимая полезное для нее от всякого» (Огласительное Слово, 3). Эта цитата должна стать нашим экуменическим лозунгом. Она также особенно важна для нас, которых Господь поставил свидетелями о Православии среди западной цивилизации.

Важные библейские и канонические понятия «рассуждения» (diakrisis, особенно в 1Кор.12и ) и «признания» (от значения глагола «знать» (gignoskein) в 1 Послании апостола Иоанна), как в положительном, так и отрицательном смысле, являются истинной основой православного подхода к экуменизму. Мы изменяем кафоличности Церкви, как только мы теряем способность видеть заблуждение или свойство истинно христианской любви, радоваться всякой правде и добру. Перестать видеть перст и присутствие Божие, где бы они ни проявлялись, и занимать чисто отрицательную и самозащитную позицию по отношению к не православным христианам – значит не только предавать кафоличность; это вид неоманихейства. И обратно, утратить чувство того, что заблуждения и ереси действительно существуют и что они умерщвляюще действуют на людей, и забвение того, что построена на полноте истины, также является предательством не только православного предания, но и Нового Завета, на котором зиждится это предание.

Одна из современных трудностей нашего участия в организованных нормах экуменического движения заключается в недавнем увлечении многих экуменических учреждений модным богословием «секуляризации», которое восходит к давней западной склонности считать человека «автономным» по отношению к Богу, а его «мирскую» жизнь – самоцелью. Некоторые православные реагируют на это панически и по-сектантски, другие не сознают серьезности положения и считают удобным пользоваться теми (часто мнимыми) преимуществами, которые им доставляет известность быть участниками экуменического движения. Наша ответственность как богословов состоит в том, чтобы избегать таких ловушек и находить для Церкви пути деятельности и свидетельства. В связи с этим наша задача определения подлинно православного подхода к экуменизму неотделима от богословия «мира» – другого многозначного слова Священного Писания , – ибо, в одном значении этого слова, Бог его «возлюбил» и для его жизни дал Своего Сына, а в другом значении мы призваны его «ненавидеть».

III. Кафоличность и миссия

Христианское утверждение, что Иисус есть действительно «Слово Божие» – Логос «Имже вся быша», – утверждение универсальное, которое включает в себя не только всех людей, но и весь космос. Иоанново отождествление Христа и Логоса обозначает, что Иисус не только «Спаситель наших душ». Он не только носитель вести, касающейся определенной области, именуемой «религия», но в Нем заключена последняя истина о происхождении, развитии и конечной судьбе всей твари. Значит, Его Церковь должна быть кафолической – katolou – «относящейся ко всему».

Мы, вероятно, все согласны в отвержении искушения упрощенностью, искушения, которому христиане часто поддавались в прошлом и которое состоит в употреблении Библии как справочника по физике или биологии, или же в претензии на право церковной иерархии контролировать научное исследование и знание. Такие отношения основывались на неправильном толковании Откровения, и в частности на отождествлении человеческих слов – которыми Господь говорит в Библии – с единым, живым и личным Логосом, который говорит в Своей Церкви Духом Святым. Мы на самом деле верим, что и есть этот личный, Божественный Логос, в котором все относительные истины, открытые в Ветхом Завете, нашли свое исполнение и в котором также следует искать высший смысл происхождения и судьбы человека, о которых наука нам дает также много важных сведений.

Цель миссии действительно в том, чтобы все люди познали Христа и в Нем нашли общение с Богом. Но познание Христа и общение с Богом (то, что св. отцы называют «обожением») сообщаются людям не для того, чтобы как-либо заменить знание человека о самом себе и о космосе, но для того, чтобы восполнить это знание, дать ему новый смысл и новое творческое измерение. Таким образом, знание, почерпаемое в Откровении – в Писании и Предании, – не заменяет культуру и науку, но освобождает человеческий ум от мирского, или нерелигиозного, то есть неизбежно одностороннего подхода к реальности человека к миру.

Эти основные предпосылки всегда служили основой православного подхода к «миру» и к миссии. Традиционное употребление в богослужении языков разных народов (так называемая Кирилло-Мефодиевская идеология) само по себе уже обозначает, что не упраздняет местные культуры, но воспринимает их в объединенное разнообразие кафолического предания. Тем не менее при таком подходе в каждом случае встречаются специфические для данного положения проблемы. Плюралистическая и частично христианская культура Америки, например, является для Православия беспрецедентным вызовом, на который нарождающееся американское Православие должно немедленно ответить. Это требует динамического и творческого подхода. Затворять Православие в этнических гетто, которые способствовали перенесению православной веры в Новый Свет, с одной стороны, является предательством кафоличности, с другой – представляет собой весьма обманчивую защиту против захлестывающего напора американской общественной действительности. Но и безусловная американизация не представляется правильным решением, потому что «мир» никогда не может быть принят, безо всяких условий, в Царство Божие; он сперва должен пройти через пасхальное изменение и преображение, через крест и воскресение. И это действительно динамический и творческий процесс, для которого Церковь нуждается в водительстве Духа Святого.

Нам всем известно, что современное богословствование о «мире» находится в состоянии большой запутанности. Многие протестантские и некоторые римо-католические богословы сильно выдвигают традиционно западное представление об «автономности всего мирского». Новое секуляристское течение приводит не только к убеждению, что мир является в известном смысле единственным источником откровения, но, парадоксальным образом, само понимание мира сводится к чисто социологическим категориям. человека объясняется почти исключительно понятиями экономического развития и социальной справедливости. Единственным конкурентом этой «социальной» направленности является пансексуализм Фрейда.

Мне кажется, что ясно выраженная православная реакция на эти течения сегодня одна из главных задач в рамках «кафолического» свидетельства нашей Церкви. Без всякого триумфализма мы можем утверждать и показать, что православное предание о природе человека действительно чрезвычайно богато, и не только в своих святоотеческих корнях, но также и в более недавнем развитии богословия, я, в частности, думаю о некоторых аспектах русской религиозной философии позднего XIX и раннего XX веков. Ничем не оправданная монополия в современном западном богословии Шлейермахера – с одной, а Гегеля, с другой стороны, основана на односторонности и частично на неведении. Православные должны выступать с теоцентричной антропологией греческих св. отцов, и тогда они на Западе же скоро найдут влиятельных союзников (я думаю, например, о значительной части трудов Карла Ранера).

Не нужно забывать при этом, что по самой своей природе истинно христианское благовестие не может найти своего выражения в непосредственно понятных выражениях и потому не может находить легко отклик в миру. Став человеком – и восприняв полноту человечества – Сын Божий не связал Себя с какой-либо существующей идеологией или системой деятельности. Не можем и мы это сделать. Христианин, например, обязательно будет поборником социальной справедливости, но вместе с тем он должен предупреждать о том, что последнее назначение человека не состоит просто в справедливом распределении материальных благ. Тем, кто верит в социальные революции, он неизбежно покажется довольно неуверенным и непреданным союзником, напоминая, что революция не есть разрешение всех зол и что она может стать даже настоящим опиумом для народа. С правыми и левыми христианин может пройти только часть пути и, вероятно, разочарует обоих. Его собственная и всецелая приверженность остается эсхатологической: «Чаю воскресения мертвых».

Таким образом, не может совершенно отождествлять себя ни с социальным делом и идеологиями «изменений», ни с консервативной философией «статус кво». Но существует более естественный и более надежный союзник христианства, которого большинство христиан часто не замечают. Этот союзник, которого я предлагаю, – наука.

История взаимоотношения между и наукой, как вам известно, трагична, и Церковь в большой мере ответственна за этот конфликт. Если Западная Церковь старалась навязать науке свой принудительный контроль, который привел к развитию антирелигиозной «научности» и к позитивизму, то православный Восток часто был слишком исключительно созерцательно и (почему не признаться?) как-то по-монофизитски настроен. Востоку некогда было задумываться над этим вопросом. Кроме того, современная наука была создана на европейском Западе, а не на византийском или славянском Востоке.

Тем не менее сегодня наука и уже не настоящие враги, но между ними существует трагичное взаимное незнание. Христианские богословы мало знают о естественных науках, отчасти потому, что их собственное поле деятельности достаточно обширно и отчасти потому, что настоящая наука быстро обескураживает любителей, чего нельзя сказать о социологии и политике. Поэтому многих богословов прельщает легкий и обманчивый успех, и они становятся дилетантами социологии и дилетантами же в политической деятельности для того, чтобы поддерживать «диалог» с тем, что они считают «миром». Но представители естественных наук со своей стороны обычно знают о христианстве не больше того, что некоторые из них выучили в детстве, в школе. Однако управляют современным миром естественные науки и технология, порождаемая ими, а не политические деятели или социальные идеологи. Естественные науки требуют умственной дисциплины и строгости, которые также необходимы хорошему богословию: богослов и научный исследователь могут и должны друг друга понять. Если они друг друга не знают, то это объясняется чаще всего веками враждебности и чрезмерной занятостью своими обособленными интересами. Вот где Церковь должна проявлять свою кафоличность, то есть через преодоление всякой узости! Некоторые из наших современников указали нам путь: отец Павел Флоренский в России и Тейяр де Шардэн на Западе. У них, может быть, не обошлось без некоторых интеллектуальных ошибок, но не обязаны ли мы простить их, вспомнив, как они были трагично одиноки среди богословов своего времени, стараясь показать, что богословие и естественные науки ищут на самом деле одну и ту же истину?

Здесь перед нами крайне неотложная задача «кафолической» ответственности, конечно не в смысле создания нового вида «православной науки», знающей больше об атомах, молекулах и генах, нежели обычная наука, но в том смысле, чтобы богословие и естествознание стали снова серьезно считаться друг с другом. В наши дни непосредственной враждебности между ними почти нет больше, но ее заменило взаимное игнорирование. Положение такое, что богословы признают, что наука и технология представляют собою огромную власть в руках человека, данную ему Богом для власти над природой. Но научные исследователи должны со своей стороны согласиться, что их компетенция ограничивается своей же задачей. Они устанавливают факты, но высшее значение этих фактов выходит за пределы их специальности. Потому им следовало бы обратиться к богословию, то есть к основным умственным и духовным утверждениям веры для нахождения высших критериев и моральных норм.

Заключение

Вот некоторые из проблем, связанных с нашим размышлением о кафоличности Церкви на этой конференции. Доклады, которые у вас на руках, являются вступлениями в эту тематику, и в ближайшие дни мы услышим ответы и надеемся, что состоится полезная дискуссия. Но настоящая задача еще впереди: о кафоличности следует не только рассуждать – ею надо жить. Она должна быть наглядным показателем того, что каждая наша епархия, каждый наш приход являются действительно местной кафолической , обладающей божественным даром Христова Присутствия и призванной являть этот дар всем людям.

Разрыв между теорией и практикой, как я уже сказал, так велик в исторической Православной Церкви наших дней, что этот разрыв мог бы быть причиной отчаяния для самих православных, и только лишь сострадательной иронией для тех, кто на нас смотрит извне, если эта теория была бы на самом деле только «теорией», а не даром Божиим, если бы Божественная Евхаристия не преобразовывала – снова и снова – наше бедное человеческое содружество в истинную кафолическую Божию, если бы от времени до времени Господь не творил такие чудеса, как, например, сохранение православной веры в тоталитарных секуляризованных обществах или возникновение православного рассеяния на Западе, снова давая возможность для всемирного свидетельства Православия.

Уврачевать этот разрыв и стать таким образом более достойными великих дел Божиих, так явно совершающихся нам на пользу и во спасение, остается нашим священным долгом. Через обман, ложь и хвастовство прошедшей славой той или иной местной традиции или той или иной церковной институции уврачевать ничего нельзя. Есть одна положительная черта критической эпохи, в которой мы живем: это ее искание экзистенциальной истины, ее искание святости...

Я только что произнес слово, о котором ни в коем случае нельзя забывать в наших рассуждениях о кафоличности. не только единая и кафолическая – она также святая. Святость божественное свойство, точно так же как истинное единство и истинная универсальность, но она становится доступной для людей в Церкви. Люди, которых мы называем «святыми», как раз и есть те христиане, которые больше других осуществляли в себе эту божественную святость, сообщенную им в святой Церкви. Как всем, нам известно, отцы Церкви никогда не делали различия между «боговидением» и «богословием». Они никогда не допускали мысли, что интеллектуальные способности в понимании Евангелия имеют какое-либо значение без святости. В прошлом святые – а не «профессиональные церковные деятели» – умели являть образ Христов миру, ибо только в свете святости можно действительно понимать смысл Креста и значение описания Церкви апостолом Павлом в его дни: «Нас почитают обманщиками, но мы верны; мы неизвестны, но нас узнают; нас почитают умершими, но вот, мы живы; нас наказывают, но мы не умираем; нас огорчают, а мы всегда радуемся; мы нищи, но многих обогащаем; мы ничего не имеем, но всем обладаем» (